Тихи наши волжские поселки, да не тихи в них бывают люди. А если склонность к буйству имеет женщина, то о тишине можно забыть, как на взлетной полосе аэродрома.
Слышал как-то про одного москвича, который приехал в наши места, чтобы подышать свежим воздухом, порыбачить и тем самым отдохнуть от столичного шума-гама. Поселился он у местного рыбака на берегу Волги, и рыбак пожалел, что пустил его. Пораженный царящим у нас спокойствием москвич по нескольку раз на дню терял сознание. Выудит ли рыбину, вдохнет ли поглубже воздуха, увидит ли цаплю – только и смотри за ним, чтобы не повалился на землю и не расшиб свою восторженную голову.
Для нас же тишина и спокойствие привычны, а Любовь Кротову они даже бесили. Как цепным собакам бывает скучно оттого, что никто не топает за забором, и они начинают лаять на воробьев с синицами, так и Люба страдала, если ее ничто не тревожило. И если в той же химии, чтобы запустить процесс бурления, веществу нужна встряска, то в Любиной природе работал обратный процесс. Не трогай ее, она и взорвется.
Придет, например, Люба на почту, а там молчаливая очередь. Догадываетесь, что произойдет через минуту? Да-да, начнется свалка и понесутся крики: «Я занимала! Сама ты крыса!»
Или едет утренний тихий и грустный автобус, пассажиры в нем обреченно смотрят в окошки, за которыми каждый день одно и то же, кондуктор считает мелочь, водитель украдкой курит в форточку. Но вот заходит Люба и автобус берет крен, будто перегруженная треской шхуна. Пассажиры настораживаются, а когда Люба начинает топать ногами, чтобы сбить с них снег, то всем уже ясно: будет буря. «И что ты смотришь? – рычит носительница бури на обомлевшего кондуктора. – Хочу и топаю! Надо ближе к остановкам подъезжать, чтобы мне не по каше лезть!» И так всю дорогу.
Что же выводило Любовь из себя в особенности, так это спокойствие мужчин. Они спокойно смотрели на нее и совершенно без эмоций реагировали на ее кокетливые ужимки. Люба никак не хотела осознавать, что бабкины бусы из янтаря и сорок четвертый размер ноги не есть стопроцентный залог успеха, а если еще накручивать бусы на палец и барабанить в это время пальцами по широкой коленке, на которой можно ковать топоры, то шансы очаровать падают до отрицательных значений.
Не хотела она также верить в то, что Павел Сибиряков из соседнего дома прошелся с ней однажды не потому, что полюбил ее, а просто так. Бывает же, что у человека настолько хорошо на душе, что он рад поговорить с кем бы то ни было о всяких пустяковинах. Вот и в тот вечер Павел вышел из автобуса, а вместе с ним вышла его соседка Люба.
- Давно у нас грейдер не ездил, - заметил мужчина.
- Что?.. – насторожилась Люба. - А, ну да.
- Реже чистят, чем в прошлом году.
- Реже... Я тоже заметила.
- Хотя тогда и снега-то было больше.
- Какой вы наблюдательный!
На том разговор иссяк, и до наступления весны больше не повторялся. Иногда дорожки Любы и Павла пересекались, Люба поедала Павла глазами, но тот лишь иногда кивал ей, а иногда и того не делал. «Что же ты, дурашка, такой нерешительный? Подкатил, закружил и все на этом? Нет уж! Я не дура, чтобы не понимать, чего ты хочешь! А ты хочешь!»
- Как дела? – спросила она однажды Павла, подвинув его плечом с узкой тропинки.
- В смысле? – улыбнулся он.
- Ой, да ладно притворяться! – Люба потрепала его по непокрытой голове и пошла, а он остался стоять со всклоченными волосами.
Минула неделя и ясным субботним днем Люба увидела из окошка, как Павел заходит в калитку Анжелы. Эта златовласая Анжела в прошлом году развелась с мужем и жила теперь одна. Делала на дому стрижки, маникюр и педикюр.
«И что тебе у нее понадобилось? Как это понимать?»
Павел не выходил час, два, три... На небе забрезжили звезды. Устав от бездельного ожидания, Люба откупорила рябину на коньяке и тремя стаканами уговорила ее.
«Вышел! Но какой-то другой, что-то с головой у него не так. Ах, она его постригла! Сс-сабака! Не могла же она его весь вечер стричь! Наверное, еще и в душ ходил после стрижки, и…»
Люба рванула на улицу и успела нагнать Павла, пока тот не вошел в свой двор. Она перегородила ему дорогу и пыхнула в лицо рябиной на коньяке:
- И чего теперь?! А?
- В смысле? – пожал плечами Павел.
- С ней теперь, да? Со мной, значит, все?
- Чес-слово, не пониманию, - широко улыбнулся Павел.
В ту же секунду в его улыбку прилетел кулак, и белые ровные зубы окрасились кровью. Не каждый половозрелый мужчина умеет бить так, как умела Люба.
- Гад! – процедила она, ударяя Павла еще и еще. В челюсть, в нос, в поддых, в печень. - Урод!
Павел не мог и слова вымолвить, а после точного попадания в солнечное сплетение у него подогнулись колени и он опустился на землю.
- Появился же такой на свет! – Люба принялась пинать Павла своими пудовыми сапогами. - Надо с тебя за моральный ущерб взять, с обманщика, - она схватила несчастного за шкирку и живо вытряхнула его из куртки. – Что у тебя в ней? Ага, телефон «Эл-Джи». Пойдет. Куртку тоже забираю.
Люба пошагала сначала к своему дому, перекинула через забор трофеи и повернула к владениям Анжелы. Калитка у той была не заперта и дом тоже не заперт. Когда Люба ворвалась внутрь, хозяйка как раз поправляла на постели простыню.
- Наверное, не остыла еще?! – выпалила Люба и, не дав Анжеле даже охнуть от испуга, набросилась на нее и минуту сокрушала руками и ногами. – Наука тебе, как мужиков уводить!
Затем Анжела летала по комнате, ударяясь стены и мебель. Дом вздрагивал, звенели стекла в окнах, с одного подоконника упал цветочный горшок, а с трельяжа машинка для стрижки.
- Ее-то мне и надо, - сказала запыхавшаяся Люба.
Она усадила едва живую хозяйку на стул перед трельяжем, взяла машинку, сняла с нее пластмассовую насадку, включила и приставила Анжеле к горлу.
- Как думаешь, до артерии доберусь? А? Не слышу тебя. Боишься, что ли?
То, что происходило дальше, в уголовном деле звучало так: «Удерживая потерпевшую одной рукой за горло, Любовь Кротова при помощи электрической машинки постригала волосы на голове потерпевшей, у которой от страха произошло непроизвольное мочеиспускание».
- Ты чего? – Люба хлопнула Анжелу ладонью по изуродованной голове. – Да ну тебя! Связалась еще с такой.
Полиция приехала к Любе в тот же вечер. Трое молодых мужчин, два брюнета и один рыжий. Ей понравился тот, что рыжий.
- Заходите, красавчики, - сказала она, вильнув могучим бедром. – А я тут устала воевать. Люди совсем испортились.
Но снова мужчины были перед нею спокойны и спокойно писали свои бумаги. Судья потом тоже никак не выказал перед ней сердечного волнения и бессердечно назначил ей полтора года колонии. За нанесение телесных, грабеж и угрозу убийством.