(Продолжение, начало в №45 от 10 ноября)
То и случилось, что в поезде «Иваново-Кинешма» ехала питерская вахта, и у одного из работяг пропал мобильник. Причины ссоры и последующие события привели к неожиданному результату… резне в тамбуре…
На вокзале прибытия кровавого поезда ждал один лишь оперативный дежурный. День был выходной, сержанты увезли на освидетельствование буйного выпивоху, а ответственный офицер убрел пешком фотографировать разбитые мелким хулиганьем светофоры на «2-й Кинешме». Так что дежурному выпал шанс продемонстрировать свои профессиональные навыки в одиночку, что его, без году пенсионера, отчасти угнетало.
О происшествии ему сообщила дежурная по станции, а с ней в свою очередь связался по радиосвязи машинист. И хотя весть о резне поступила, когда поезд уже подходил к Кинешме, его прибытие казалось предпенсионному стражу закона невыносимо долгим. Воображение рисовало отсеченные головы, гирлянды кишков, развешанные между вагонных полок, душный запах человеческой утробы… По крайней мере, в сообщении фигурировали самые жуткие описания – «море кровищи», «один, кажется, не выживет», «человек десять между собой рубились или все двадцать».
Однако каково же было удивление оперативного дежурного, когда в прибывшем поезде оказались лишь две жертвы. У одного парня был трижды продырявлен живот, а другому, который был в футболке «Сычев», повезло, он лишь переляпался в чужой крови.
- А остальные где? Говорили же, что массовая резня! – спросил полицейский у проводницы, плохо скрывая на лице радость.
- Их четверо было, - ответила она. – Один маленький и симпатичный, он как-то дверь ухитрился открыть и выпрыгнул вместе с вещами на ходу. Где-то у «Молокозавода». А еще один, со смятым лицом, следом за ним выпрыгнул. Я еще кричала им: вы что, ополоумели? Там же пикетные столбики! У первого, кстати, щека была в крови, а у второго все ладони изрезаны.
Насладившись столь добрыми вестями, дежурный помог раненому забраться в «скорую», отметил, что приятель того бесследно исчез, покурил и пошел в дежурную часть, чтобы забыться в кроссворде. Правда, не успел он отгадать и двух слов, как его стали отвлекать. Стали звонить всевозможные начальники, от местных до ферзей с Управления.
- А что я мог сделать? - ныл он в телефонную трубку. – Двое еще до прибытия поезда исчезли, один вообще цел и невредим оказался, а тот, у которого дыры в животе, сейчас в больнице. Куда же он теперь денется? Ладно, узнаю, как зовут, ага.
Взялся он звонить в больницу, чтобы узнать данные потерпевшего, а ему сказали: вот только в «скорой» ему раны обработали, только тампоны марлевые приклеили, так он и сбежал от врачей. Как зовут, спрашиваете? А леший его знает! Сбежал же, говорим.
Получилось, что после такой явной и наглядной поножовщины, устроенной средь бела дня, не осталось и следа от ее участников. Двое в погоне друг за дружкой выскочили на ходу поезда, один исчез сразу по прибытии, а последний смылся от дверей больницы. В итоге оперативный дежурный в тот день получил от начальства всех рангов столько оплеух по своим сединам, сколько не получал за всю свою службу.
- В пригородных поездах имена пассажиров не отмечаются, но что мы можем сделать? – рассуждал перед лицом несчастного ответственный офицер. – Проводницы говорят, что все эти головорезы сели в Ермолино, то есть наверняка они сошли там с питерского поезда. Это вахтовики. Значит, надо запросить данные всех кинешемцев, кто ехал на поезде «Петербург-Иваново». Пусть таковых будет человек тридцать, пусть пятьдесят, пусть хоть сто, но среди них отыщутся и наши. Делаем!
А в это время Вадиму туго бинтовали изрезанные руки. Это был тот Вадим, у которого половина лица ушла внутрь черепа, и который почему-то сразу невзлюбил очаровательного мальчонку по имени Саша, попавшегося на краже телефона. Выпрыгнув следом за Сашей, он понял, что рисковал напороться на пикетный столбик совершенно напрасно. Перед прыжком он потратил время на то, чтобы схватить из купе свою сумку, а поезд за это время успел пройти метров триста, а догоняемая жертва успела раствориться в пространстве между районами «ДХЗ» и «Электроконтакт».
Хорошо еще, что сам Вадим жил тут рядом, на Вичугской. С завернутыми в тряпье руками он пришел домой и доверился жене, которая работала в ЦРБ процедурной медсестрой. Она взялась обрабатывать мужу раны и накладывать тугие бинты. Она плакала, а Вадим смотрел в окно и вспоминал события пятилетней давности.
Тогда он учился в девятом классе, ходил в тренажерный зал и там у него был друг Юра, одного с ним года рождения, но совсем коротышка. Они подружились мгновенно, и Вадим немедля признался Юре в тайной страсти к одной девчонке, которая тоже ходила в зал, а Юра пару дней подумал и признался в том же.
Вторым местом, куда повадились друзья, стала крыша двенадцатиэтажного дома. СССР построил его перед своим закатом, в стороне от города, застолбив место под новый крупный район. Так дом и скучал один над поселком имени Буденного.
На крыше всегда бесился ветер. Друзья там не разговаривали, потому что слова сразу выхлестывало с губ. Иногда на Юру нападала странность, и он бегал по краю крыши, хохоча шибче ветра. Или садился, свесив ноги вниз, и хохотал сидя.
Юра вообще любил смеяться, а лучше всего у него получалась улыбка. Бери и фотографируй на пюре для младенцев.
Друзья открыли, что их заветную крышу видно из родительской квартиры Вадика. Если взять отцовский морской бинокль и направить его сквозь просвет в сосновой роще, то крыша открывалась, как ладонь вытянутой руки. Разок они провели сеанс связи. Вадим – дома с биноклем, а Юра там. Тогда Юра позвонил Вадику на сотовый и из трубки неслись ветер и хохот.
А однажды такой сеанс связи повторился под вечер скучного осеннего дня. Вадик ответил на звонок Юры и минуту слушал в трубке сильный шум, пока не понял, что это ветер.
В бинокль он увидел Юру. Тот стоял на крыше и обнимал заветную девчонку из зала.
А спустя пять минут от него пришла смс-ка: «Теперь она не девочка».
Вадик не знал, что делать. Зареветь? Нельзя, стыдно. Бежать к ним? Километров пять. А хоть бы и близко! Одно, что ему хотелось без сомнений – поговорить с Юрой. Не бить, нет, хотя сначала думал. Только спросить, на фига?
В тяжелом, изматывающем безделье он дотерпел дотемна и отправился к другу. Тут только он спохватился, что ни разу не был у него в гостях, а лишь слышал из его уст адрес: улица такая-то, дом 4, квартира 58. Дойдя же до этой улицы, Вадик увидел, что вся она – частный сектор, и квартиры под номером 58 здесь не могло быть от начала начал.
Рассвирепев, Вадик рванул бегом к брату Юры. Как-то раз во время бездельной прогулки Юра показал на одну панельку, на одно тусклое окно в ней и сказал, что там живет его непутевый старший брат, который жуткий пьяница.
Вадим отыскал нужную панельку и по окну вычислил нужную квартиру. На звонок открыл крепыш с грудным ребенком на руках.
- Здрась… - выдохнул Вадик. – Я Юру ищу.
- Ошибся ты, - улыбнулся крепыш. – Нет таких.
- Маленький! Улыбается!
- Ты про Сашку что ли? Стой здесь! – крепыш ушел в квартиру и вернулся без ребенка, вследствие чего Вадик встал боком, готовясь уклоняться и бить.
- Где он? – спросил шепотом крепыш.
- Я сам ищу… – растерялся Вадик.
- Опять, значит, девчонок портит? Теперь он, значит, Юра? – крепыш обнял Вадика за плечи. – Ты вот что, дорогой. Найдешь его, передай, брат его тоже ищет.
Закрывая дверь, он буркнул себе под нос:
- Двадцать пять лет, а все неймется выродку.
Вадик разобрал в качалке самодельную гантель и взял себе трехкилограммовую шестеренку. Ее он повесил на крепкий кожаный ремешок и долго носил с собой, но Юра, который вдруг стал Сашей, как сквозь землю провалился.
Лишь через пять лет им суждено было встретиться в поезде «Иваново-Кинешма». И Саша снова назывался Юрой и снова охмурял какую-то школьницу и был так же мил, как и прежде. Чего нельзя было сказать о Вадиме, который изуродовал лицо при падении с крана.
(Окончание следует)
