Новогодняя ночь – пора квартирных краж. Плохая эта ночь.
Помните, как в советское время дружили соседи? Ставили у подъезда столы и вместе что-нибудь отмечали или просто ужинали.
А помните, как иные чистюли разувались, не заходя в квартиру, и оставляли обувь рядом с дверью? И никто не воровал.
Давно ли было, что дома и квартиры запирались изнутри на оконные шпингалеты или крючки, свитые из гвоздиков? Или вообще не запирались.
А взять старые фильмы - там то и дело на звонок или стук в дверь отвечали: «Открыто!» В современном кино такая фраза не используется, потому что полностью ушла из жизни.
Сейчас нет ни открытых дверей, ни открытых сердец. Все и вся на замках, за решетками и под сигнализацией. В сейфах лежат травматические пистолеты, а на цепях сидят такие церберы, каких во времена оны использовали только для охраны государственной границы.
И что толку, скажем мы с вами, разве лихим людям такие помехи – помехи? И еще вопрос: кто такие лихие люди сегодня? Это те, кому на роду написано красть и нести несчастье? Таких, разумеется, хватает, но хуже всего то, что соседи стали беречься от других соседей.
То ли дело молодые и бездетные Барановы и Барановские, жившие на одной площадке пятого этажа. Они дружили, угощали друг друга вкусностями, выручали деньгами, а по выходным ходили друг к другу в гости, благо ходить было близко.
Словом, случай редкий и показательный в том, что даже в наше хищное время соседи могут дружить. Одно «но». Квартиры у них располагались одна против другой, а разделяло их обиталище скверной бабки по имени Полина Павловна. Разумеется, что в подъезде ее звали исключительно по первым слогам имени и отчества.
По-лина Па-вловна, как сова, обладала острым глазом и чутким слухом. Глаз она часто держала у дверного глазка и посылала через него в подъезд лучи своей ненависти к внешнему миру, а вот слух ей обычно мешал. То слева, то справа за стенками из раза в раз играла музыка и раздавались шумные всплески смеха, отчего у бабки делалось какое-то ведьменное беспокойство.
Барановские жили поплоше Барановых. Последние уже лет десять возили в Москву «постельку» и зарабатывали больше первых, которые трудились, как американцы, меняя места работы каждые два-три года. Только что в Америке это традиция - добровольно устраивать себе встряски, - а у нас приходится метаться из-за того, что жизнь заставляет.
Впрочем, разница в достатке совсем не мешала дружбе двух семей. Ведь порой и у Барановых случалось неклевое время, когда им приходилось занимать на житье-бытье у тех же Барановских. Стабильность – это же выдумка. В наше время никакими, казалось бы, запустившими себя бедняками брезговать нельзя. Бывает, что иной делец нагребет добра и кредитов, а потом на элементарную пищу едва выкраивает.
В том году Барановы все-таки хорошо наторговали и решили провести новогоднюю ночь на одной турбазе в 50 километрах от Кинешмы. Ушицы поесть, погонять на снегоходе, в бане попариться, сыграть в бильярд, покататься с костоломных горок... Да мало ли зимних радостей!
Как всегда водилось, они отдали ключи от квартиры Барановским (на случай, если захочется остаться подольше, и было бы кому покормить увальня шотландца) и, заказав сумасбродно дорогое такси, со спокойной душой отбыли.
- А мы уж как-нибудь дома, в семейном кругу, - сказали им на прощание Барановские. – До двенадцати посидим, а потом к елке сходим к «Нардому».
- А нам как-то надоело так, - ответили им на ходу Барановы. – Детского веселья от Нового года уже нет, а сидеть, пить, есть, ждать курантов, смотреть певцов со смехачами – тоска! Хочется развеяться.
Так они ненавязчиво похвастались, но оказалось, что с хвастовством поспешили. Турбаза им не понравилась. Сервис на ней был организован по нашему провинциально-жлобскому принципу: «Приехали тратить деньги – тратьте! Пейте левое пойло, ешьте помои и платите за каждую отдельную услугу отдельную плату. Все равно пока вы пьяные – не понимаете, а потом вам же и стыдно будет признаваться себе и другим, что лопухнулись».
Поэтому Барановы оставаться сверх меры не стали и вернулись домой уже утром 1 января. Вернулись и встали перед собственной дверью, как бараны.
Изувеченная, подобно крышке консервной банки, железная дверь была радушно открыта. Об усилиях того, кто открывал ее, говорило то, что под ногами скрипела и впивалась в подошвы металлическая стружка.
В квартире недоставало золота, игровой приставки, телевизора, музыкального центра и – странно! – старенького пуфика. Слава Мамоне, сбережения пропасть не могли, потому что они скаредно копились на банковском депозите.
Первым делом Барановы бросились к Барановским. Еле достучались.
- А какое уже число-то? – спросили те. – Ощущение, что только вчера Новый год отмечали.
- Первое сегодня, первое! – взволновались Барановы. – Мы просто раньше вернулись! Вы что, ничего не слышали?
- Чего вы какие? Америка что ли напала?
- Посмотрите!
Барановы посторонились.
- Это вы зачем так? – озадачились Барановские. – Вы же нам ключи оставили. Взяли бы, позвонили, мы бы вам отдали. Или погодите-ка! Вы нам сколько времени звонили? Какое сегодня число?
Барановы поняли, что их друзья с первой же ночи трансформировались в биороботов, которые десять дней будут жить исключительно на жидком топливе. Оставалась Полина Павловна.
Та, разумеется, как раз стояла у глазка, но дверь открыла спустя лишь пять минут после первого звонка. Изобразила, что проделывала до двери путь.
- Ничего, милые, не слышала, - уверила она. – Спала я сегодня крепко.
- Как? – ахнули Барановские. – Вы да и спали? Когда вокруг музыка и фейерверки?
- Спала.
- Да тут же такой скрежет стоял, что мертвый бы проснулся, не только вы!
- А я, милые, почти там уже. Мне осталось-то… Здоровья нет совсем, ноги не держат, сердце… - бабка плаксиво заморгала сухими, как у варана, глазами.
Вызвали полицию, и та, приехав, повторила точно те же диалоги с Барановскими и Полиной Павловной.
Делать было нечего, пришлось обзванивать мастеров, которые бы поставили новую дверь. А полиция… Что полиция? У них сейчас зарплаты нормальные, за такие зарплаты можно и не работать. Все равно свое получишь. Мы-то знаем, рассуждали Барановы, сейчас там после сокращений служить совсем некому, новых не берут, а старые за себя не боятся.
Однако «старые» очень призадумались над этой квартирной кражей. Пусть перепившие Барановские в самом деле ничего не слышали – пусть! – но сеседка-то всяко слышала, как на площадке громыхает железо. Взялись они уговаривать бабку рассказать правду.
- Хорошо, сынки, - сдалась она. – Не хотелось мне, но если вы просите…
- Ну?
- Это Барановские воровство учинили. Которые друзья хозяев.
- Точно?
- Сама всю ночь смотрела, как они стараются.
- А что же нас не вызвали?
- Увидела, как они магнитофон выносят, и обрадовалась. Думаю, хоть у Барановых теперь не будет музыка играть.
Так и было. После полуночи Барановскому подумалось: «И что это так получается, что мы работаем, а эти нет? Мы производим, а эти только продают? Они по турбазам, а мы тут? Люди они хорошие, но из-за таких в стране несправедливость. Надо чтобы справедливо было!»
Барановский догадался не использовать ключи, а взял охапку инструментов. Когда дверь поддалась, он стал вытаскивать добро, а жена принимать. В полиции же он сказал, что жена к тому времени, напившись шампанского, уже спала.
А Барановы вскоре переехали. Бывает же так, что невиноватые чувствуют себя более некомфортно, чем виноватые. Необъяснимый стыд одолевает в таких случаях. Даже не столько за злодеев, сколько за людей вообще.
