Пожалуй, только два праздника сохранили священный смысл. Это Пасха и 9 Мая. Остальные праздники служат лишь поводом для куража и алкогольных возлияний.
Одна беда – 9 Мая становится все менее понятным для современного человека, закружившегося в погоне за комфортом. Не в исторической памяти дело и не в пресловутой грамотности, когда забываются имена и даты. Знание истории можно нагнать, а проникнуться величием Победы 1945 года под силу уже далеко не всем.
С одной стороны виновато в том официальная, так сказать, пропаганда. Преподношение 9 Мая как памяти о большом количестве стрельбы, взрывов и кровопролития принижает праздник до уровня кинотриллера или компьютерной «стрелялки». Стрельбой и взрывами нынче не удивишь даже детсадовского ребенка. То же касается слез и носовых выделений по поводу тружеников тыла. Ну не растрогать сейчас никого рассказами о них. «Да я сам в Москве на стройках все здоровье оставил, вот там ад, да», - ответит среднестатистический кинешемец.
Оттого возникает желание взглянуть на Великую войну и Победу, как на событие земное, а не как на древнегреческий миф. Взглянем на примере нашей Кинешмы.
Сказать хотя бы, что вплоть до 1950-х годов окна многих домов у нас оставались заклеенными крест-накрест полосками бумаги. Так способом люди оберегали стекла от взрывных волн при возможных бомбардировках.
А угроза бомбардировок в годы войны витала в воздухе реальная. В небе над Кинешмой немецкие самолеты появлялись то и дело и жители постоянно эвакуировались в бомбоубежища. Существуют непроверенные слухи, что несколько раз немцы все-таки устраивали сбросы бомб. Возможно, доля истины в этом есть, поскольку известно, что в 1960-е годы близ нынешнего кладбища Затенки мальчишки отыскали неразорвавшийся фугас. Слава Богу, они не стали пытаться «обезвредить» его.
Другое дело, что в первые послевоенные годы кто-нибудь из юнцов нет-нет да лишался то пальца, то глаза, проверяя на прочность патроны, которые привозили с фронтов их отцы. Также Кинешму тогда в изобилии наводнили безопасные трофеи: немецкие губные гармошки, аккордеоны, велосипеды. Реже появлялись предметы роскоши. Так, в 1945 году местный народ поразевал рты, когда к одной из молодых преподавательниц экономического техникума приехал с гобеленовыми диванными подушками импозантный франт Борис Лаврентьев в кожаном пальто. Впечатление на девушку он, возможно, и произвел, но вскоре его забрали суровые чекисты. Сгинул завидный жених навсегда.
Но, конечно, не одними лишь гостинцами запомнились тогда всем встречавшим великие победители. В отличие от закрепившегося в общественном сознании плакатного образа – белозубая улыбка, лихой чубчик, расхристанная гимнастерка, - вернувшиеся с войны мужчины выглядели несколько иначе. В первую очередь бросалась в глаза их вопиющая худоба.
- Худые и щетинистые, потому что редко брились из-за дефицита лезвий, - вспоминает директор музея истории Драмтеатра Островского Валентина Щукина. – Долго еще потом они ходили в военной форме. Вообще, к одежде тогда было совсем другое отношение, нежели сейчас. Тогда не считалось зазорным носить старую заштопанную и заплатанную одежду. Наоборот, шиком считались удачно подобранная заплата и мастерски сделанный шов. Также не сразу появилась традиция переодеваться из выходной одежды в рабочую. С утра люди шли в той же том, в чем должны были весь день работать.
Валентина Алексеевна делает акцент на том, что фронтовики резко отличались друг от друга по поведению. Наблюдались среди них и «поганенькие», по кому война прошлась лишь касательно, но кто любил сыграть напоказ. Они рвали на себе рубахи и трепали на себе пиджаки, чтобы звонче звенели медали. Другие показушники (видимо, младший офицерский состав) повторяли друг друга слово-в-слово, пеняя на то, что им не позволили воевать дальше. «Если б дали приказ, мы бы и до Ла-Манша дошли, и Франция была бы наша», - похвалялись они под пьяную дудочку.
- Зато настоящие фронтовики, повидавшие войну лицом к лицу, всегда молчали о ней, - продолжает Валентина Щукина. - Редко-редко кто-нибудь из них произносил: «Не понимаю, как вообще остался жив», - и не более. Тогда даже в школах не проходили встречи с ветеранами.
Да, о настоящей, не мифологизированной войне говорить было не принято. Ветераны молчали и пили горькую, без которой уже не могли, как без воздуха. У многих шалила психика, они продолжали воевать, жестоко срываясь на родных. Хуже было лишь тем, кто вернулся калеками. Кинешму в ту пору заполонили «люди-обрубки», передвигавшиеся на по земле на тележках. Выражаясь современным языком, они бомжевали, и век их был короток.
О трудностях той жизни ярко свидетельствует еще одна история, рассказанная опять же Валентиной Алексеевной:
- Рядом с сегодняшним банком в центре города стояли бабки с самодельными куклами, разукрашенными химическим карандашом, - говорит она. - Мама как раз продала хороший из легкой шерсти платок и я знала, что у нее есть деньги, хотя мне было всего три года (1944 год — М.Ж). Из всех игрушек у меня водились только обрывки разноцветных тряпочек, и я стала клянчить куклу. Мама же купила в тот день кусок сливочного масла для отца, страдавшего абсцессом легкого. Ему требовалось усиленное питание.
С одной стороны Кинешма в военные годы представляла собой довольно тихий город. По центру бродили стада коров, оставляя за собой обилие лепешек (известно, что буренок содержала семья из деревянного двухэтажного дома, стоявшего на месте современного Драмтеатра), а линия фронта пролегала далеко от нас.
Однако не исключалась вероятность того, что немцы все же вторгнутся в город, и потому повсюду рылись так называемые щели, в которые можно б было быстро залегать, прячась от пуль и осколков бомб. Также специальный штаб готовил отряды диверсантов, которые бы при вторжении фашистов ушли бы в подполье, откуда затем вели бы подрывную деятельность. В бору для них готовились шахты с провиантом и оружием. Эти шахты должны помнить пионеры 1950-х годов. Песчаный склон к Кинешемке еще долго хранил узкие, мрачные отверстия — входы в секретные подземелья.
