30 октября – День памяти жертв политических репрессий, и по случаю этой даты «168 часов» расскажут о судьбе Дмитрия Дзюбы.
Выпускник Ленинградского инженерно-экономического института Дмитрий Дзюба работал в Кинешме главным инженером на лесозаводе «Заветы Ильича». На следующий месяц после того, как ему исполнилось 30 лет, его арестовали по чьему-то доносу за контрреволюционную агитацию. Вашему вниманию отрывки из его писем к матери Анне Дзюба и сестре Татьяне. Первые письма шли из Ярославской тюрьмы, и в них Дмитрий пишет, что будет рад поехать на край света. Вообще поначалу он был очень бодр…
31 августа 1936 года
«Мама, письмо ваше без даты получил 24 августа. Я предполагал, какое сильное впечатление произведет на тебя известие, что я сижу в тюрьме, и поэтому так долго не решался писать. Прошу тебя не расстраиваться и отнестись к этому как можно более спокойно. Моя личная судьба в основном решена. После гнусных преступлений Зиновьева и Кo совершенно законным является изъятие и изоляция всех колебавшихся и неустойчивых элементов. На будущее я смотрю безо всякого сомнения и страха, уверен, что буду честным советским специалистом в деле превращения Арктики в цветущие промышленные области.
Выезда нужно ждать примерно во второй половине сентября, НКВД обещало часть вещей первой необходимости из Кинешмы выслать.
30 сентября 1936 года
Жду решения Особого Совещания при НКВД СССР. Чувствую себя вполне удовлетворительно. Перспектива Арктики в виде Печорских и даже Колымских лагерей меня не пугает.
17 ноября 1936 года
Мама, получил постановление Особого Совещания при НКВД СССР, довольно краткое, но внушительное. Выписка из протокола гласит: «Постановили – за контрреволюционную троцкистскую агитацию заключить в Колымские исправительно-трудовые лагеря».
Колымские лагеря находятся в Арктических областях Якутии. Расстояние в 20 тысяч километров до них придется, очевидно, преодолевать месяцев шесть.
Отнеситесь ко всему случившемуся как можно более спокойно: Особое Совещание – внесудебная инстанция, постановление не содержит указаний на статьи Уголовного кодекса. Думаю, что после двадцатой годовщины октября увидимся (то есть в 1937 году – прим. ред.). Деньги, которые я вам выслал (400 руб.) расходуйте на свои нужды, мне они вряд ли будут нужны в Колыме, а на разные мелочи в дороге хватит. Не нравится мне эта поездка, но остается только отнестись к ней с философским спокойствием.
Р.S. Встретил несколько старых сидельцев. О Колымских лагерях отзываются одобрительно, только говорят, дорога замучит.
10 января 1937 года
Как видишь, продолжаю торчать в Ярославской тюрьме, и нужно сказать в условиях более омерзительных чем когда-либо. Подал прокурору заявление об ускорении отправки, и если ничего не выйдет, придется идти на те крайние меры, на которые обычно идут в тюрьме.
Желаю всем здоровья и счастливой жизни. Для меня же величайшим счастьем явилось бы уже приведение приговора в исполнение, то есть направление в Колымские лагеря.
26 января 1937 года
Срок выезда все еще не известен. О Колымском крае сейчас имею довольно полные данные. Это «привилегированные лагеря» — в основном добыча золота. Хорошее питание, довольно высоко оплачивают. Очень, однако, тяжел путь до туда. Условия пребывания в камере сейчас довольно сносные, народу нормальное количество, в большинстве интеллигенция, осужденная по антисоветским преступлениям.
20 февраля 1937 года
Таня, пишу уже из Вологды. Должен был ехать 14-го, но не было мест в вагоне. Выехал 19-го. Дорога предстоит на Колыму тяжелая и длинная.
6 марта 1937 года
Таня, прибыл в Свердловск 3 марта. Пока передвижение мое происходит довольно хорошо, во всех отношениях лучше, чем я предполагал. Питаюсь пока в основном Натиной посылкой, хотя в дорогу хлеба дают много. Пока попутчиков немного: ярославский прокурор и несколько ленинградцев.
1 апреля 1937 года
От Новосибирска мы очень быстро доехали до Иркутска и там 7 дней пришлось просидеть в огромной Иркутской тюрьме. В дороге нам выдают питание усиленное – хлеба 800, маргарину 5гр, сахару 20гр, рыбы 33 гр, но все это в сухомятку. А, главное, влияет долгое пребывание в вагоне, все здорово осунулись. Впрочем, на свежем воздухе это быстро пройдет.
28 апреля 1937 года
13 апреля прибыли во Владивосток. После тюрьмы страшно понравилась относительная свобода. 15-го нас погрузили на Джурму, очень большой и быстроходный пароход. Весь путь занял 12 суток, из которых 5 мы пробыли во льдах. Из Нагаева нас привели в Магадан в карантинный пункт. Здесь после бани выдали обмундирование – бушлат, телогрейку, белье, брюки, гимнастерку – все совершенно новое. Свои вещи частью выбросил.
5 мая 1937 года
2 мая нас уже отправили на автомашинах на место, на прииск Таежный в 419 км от Магадана. Кончились тюрьмы и этапы, и, наконец, включаемся снова в производительный труд. С грузовика рассмотрел Колымский Край. Он суровый и красивый. Живу в большой, хорошей палатке среди таких же, как и я. Послезавтра пойду на работу лесорубом. После 20 мая перебросят в забой на золотодобычу или оловянную руду. На квалифицированных работах здесь зарабатывают очень много и живут великолепно. Но так как мне придется быть исключительно на общих работах, то при слабосильности и истощенности будет труднее.
В палатке бытовые условия вполне удовлетворительные, только холодно по ночам. Питание тоже достаточное, а у стахановцев очень хорошее. В общем, после тюрем и этапов Колыма является огромным облегчением.
24 мая 1937 года
Сначала работал на лесозаготовках и переноске тяжестей. Сейчас перешел в забой. Работы все очень тяжелые, порой небо кажется с овчинку. Нормы выполняю разно от 30 до 250 %, в среднем больше 100. Начальник выдал нам аванс в размере 20 рублей, без этого, конечно, нельзя было бы восстановить силы. Климат здесь очень оригинальный: несмотря на 1,5 метровый снег – палящее июльское солнце. Кожа на лице и губах воспалилась и несколько раз слезала. Живем мы в палатках, в небольшом поселке. Раньше было совершенно свободно, теперь огородили зоной и выход оттуда только на работу и в столовую. Есть магазин, но совершенно пустой.
18 июня 1937 года
Работаю по-прежнему забойщиком. Нормы сейчас выполняю плохо, на 50-70%. Это конечно плачевно и скажется на бытовом положении в июле. Пока живу ничего. У нас сейчас весна в разгаре, но весна странная, Колымская, без цветов и птиц. Жара сменяется снежными вьюгами и дождями. Работаем без выходных дней, но иногда, когда очень сильная непогода, как сегодня, работы прекращаются. Жизнь течет довольно однообразно. В 5-30 на развод на работу, в 6 ужин, в 9 часов уже спишь. Времени свободного маловато, да его, пожалуй, здесь некуда и девать, только на сон. Давно уже ничего не читаю, и не занимаюсь прочим умственным трудом.
12 июля 1937 года
Продолжаю работать по-прежнему на горных работах, однако по слабости нормы не выполняю. Сейчас у нас лето в полном разгаре, однако лето очень плохое, дождливое. Работа очень тяжелая, напряженная, а так как сейчас самый сезон, то работаем почти без выходных дней. Впрочем, твердо надеюсь, что зимой буду дома. Очень неприятно, но придется обратиться к вам с просьбой: если есть, вышлите телеграфом немного денег, рублей 30-40. Знайте, что ничего не случилось, просто нужны деньги на махорку и хлеб. А аппетит на работе развивается громадный, чудовищный.
31 июля 1937 года
На июль вследствие невыполнения норм мне выдали штрафную карточку: это 400 гр. хлеба и один раз в день баланда. Кроме того по карточке имеешь право купить 400 гр. сахара и 25 гр. маргарина. При такой тяжелой работе получается, по лагерному выражению, форменная «доходиловка». Однако поднатужился, дал высокую производительность, и сейчас мне назначили «производственный» паек.
Короткое Колымское лето уже приближается к концу. С 24 июля по ночам стали замерзать лужи. А у нас наступают самые жаркие дни, окончание летнего сезона. Продолжаю работать в забое, но теперь в более слабой бригаде. Все же устаю страшно, выходных дней нет. Зимой будет значительно легче, короче рабочий день, регулярные выходные, работа менее напряженная. Но, конечно, пробыть здесь хоть одну зиму в том же положении — перспектива не из радостных. Зато если выйду на волю, буду, вероятно, весьма неприхотливым, с потребностями, сведенными к минимуму.
У меня начались сильные приступы ревматизма, так как когда работаешь на промывательном приборе или откатке гальки, ноги все время мокрые. Кроме того часто приходится работать в дождь и в мокрых забоях.
Вдобавок еще такая вещь: после ареста у меня не осталось никаких документов, которые в будущем могут понадобиться. Если бы вам запросить из Кинешмы, чтобы выслали копию моего послужного списка. Адрес такой: г. Кинешма, лесокомбинат «Заветы Ильича», стол личного состава.
15 августа 1937 года
Продолжаю работать по-прежнему в забое. Уже наступает Колымская осень. Часто дожди. Поспела голубика, которой здесь масса, но кушать ее нам не приходится. Еще месяц остался напряженной сезонной работы, а потом вероятно перебросят или на лесозаготовки, или на вскрышу торфов. Распорядок дня у нас следующий: в 4-20 подъем, в 5-30 развод на работу, с 12 до 2-х обед, в 6 конец работы и ужин, в 9 проверка, в 10 отбой. Выходных дней нет. Нахожусь на «производственном» котловом довольствии. Это для выполняющих нормы от 90% до 110%. Питание следующее: 750 гр. хлеба, в обед суп (пшенный или перловый) или щи, и каша. На ужин суп. Кроме того выдается ларьковая карточка, на которую можешь получить в месяц 400 гр. сахару, 200 гр. кондитерских изделий, 25 гр. жиров, 5 восьмушек махорки. Хорошо, что можно покупать ржаной хлеб, который и составляет мое основное питание. Конечно, истощал очень сильно, и сейчас думать о перевыполнении норм не приходится. Получаем зарплату: в мае я получил 66 рублей, в июне 22, в июле 47. Все это полностью уходит на курево и хлеб.
Край этот страшно богат ископаемыми (золото и олово). Будущее его огромно, и работа здесь в качестве свободного гражданина чрезвычайно благодарна и интересна. Положение заключенного, конечно, несколько иное. Когда я увижусь с вами, покрыто мраком неизвестности, но, во всяком случае, я смотрю на это оптимистически: думаю что мудрость вождя вернет нас к 20-летию в ряды свободных граждан.
Только здесь, наконец, приходится оценить и переоценить очень многое. Жизнь моя сейчас очень тяжела, но тем радостнее и лучше будет последующее.
23 августа 1937 года
Раньше здесь обмундировывали хорошо, но сейчас с этим стало гораздо хуже. Зиму будем жить в палатках же, но их, очевидно, утеплят только мхом. Жаль, что бритва пропала в Кинешме, как, очевидно, и многие другие вещи. За нее мне давали 100 рублей. В отношении предметов питания купить что-либо можно только случайно, кроме черного хлеба. Всё строго нормировано, но иногда можно купить что-нибудь вроде овощных и рыбных консервов. Жиры и сахар являются для нас остродефицитными в высшей степени. А на сентябрь получу опять «производственное», а то и штрафное питание.
В первую половину месяца я вырабатывал % на 130, теперь даю 40-50% нормы. Работа на скале, низкие забои и большие простои.
13 сентября 1937 года
В палатках очень холодно, особенно по ночам. В конце сентября меня как ослабшего перевели из забоя в лесорубы. Пока было тепло, просто отдыхал душой и телом, ягоды, орехи, менее напряженный труд, да и работал я не больше, чем позволяли силы. Теперь в лесу стало очень скверно, но на мое счастье меня перевели в геологическую разведку, работа нетяжелая. Вообще к зиме будет значительно легче, хотя меня несколько страшат 60-градусные колымские морозы.
10 октября 1937 года
Хотя Колымский климат очень здоровый, да Колымская работа не очень здоровая. У меня от ревматизма стало часто по ночам скрючивать пальцы рук, а также болят ноги. Носки шерстяные будут очень необходимы. Начали выдачу зимнего обмундирования. Я получил валенки, но 2-го срока, подшитые и коротенькие. Из зимнего у меня еще есть телогрейка, да от студенческих времен меховая шапка. В палатках по ночам тоже холодновато. Сейчас начинают их утеплять – обшивают досками и засыпают опилками.
Живу и работаю пока неплохо. Обо мне не беспокойтесь.
2 ноября 1937 года
Право на посылку телеграмм дает только 100 % выполнение норм, так что если когда-либо не получите от меня телеграфного ответа, не тревожьтесь. Работаю по-прежнему плотником, сейчас нас перевели на 8-часовой рабочий день, чувствую себя довольно хорошо. Все время стоят морозы 35 градусов, и только в полдень температура повышается до 25. Живу пока еще в неутеплённой палатке, очень холодно, стенки изнутри покрыты слоем снега, сплю в шапке.
За сопками в 15–20 километрах река Колыма. За зону выход только на реку, но осенью в один из выходных дней мне все-таки удалось слазить на одну из сопок. Вид замечательный. Вообще край замечательный и интересный, но не в нашем положении. Зимы жду с некоторым содроганием. Говорят, что с середины ноября 50 градусов уже как правило.
17 ноября 1937 года
Мама, позавчера получил Натину посылку. Дошла она, по-моему, не в полной сохранности – вместо 0,5 кило колбасы небольшой огрызок. Но все это мелочь. Я пока последние три месяца нормы выполняю неплохо, и взысканий не имею, но за будущее гарантии дать, конечно, нельзя. Сейчас работаю на горно-подготовительных работах. Живу пока ничего. Морозов выше 45 градусов ещё не было, но в ближайшее время уже можно ожидать устойчивых 50-ти
3 декабря 1937 года
Мама, сегодня получил ваше письмо от 14 октября, после долгого перерыва, который дал мне повод предполагать о возможной целесообразности дальнейшей письменной связи. Посылки я получил все, также переводы, кроме Владивостокского. Впрочем, деньги здесь теперь почти совсем не нужны, так как купить ничего невозможно, кроме спичек и 200 гр. ржаного хлеба, который нам ежедневно отпускают из ларька. Даже спекулятивные продажи (сахар 30 рублей за кило и т. д.) прекратились. Впрочем, я ими никогда не пользовался.
Работаешь в поту, а затем на морозе прохватывает. Простудил спину и грудь, и хотя даже бушлат одеваю с посторонней помощью, продолжаю работать. Работа весь месяц была очень тяжелая, кайлили в мерзлой сцементированной земле канавы, да и в бригаде нравы шарашкиной артели. Так что на декабрь сяду на штрафное питание. Перспектива страшная, тем более что на штрафном пайке кроме штрафного ничего и не выработаешь. Вообще зима эта для меня будет, видимо, очень тяжелой, а впереди тоже просвета не видно…
Насчет того, что не послали теплых вещей – не беспокойтесь. Хотя одет во все старенькое и рваненькое, но от холода не сдохну. Не знаю, дойдет ли это письмо до вас до закрытия навигации. По газетам Нагаевская бухта давно уж забита льдом. Во всяком случае, если от меня долго не будет писем и телеграмм, не беспокойтесь.
Это было последнее письмо от Дмитрия. Как можем видеть, по настроению оно в корне отличается от первого. Дмитрий умер 19 февраля 1938 года в возрасте 30 лет.
5 марта 1956 года мать Дмитрия обратилась к Генеральному прокурору СССР о с ходатайством о пересмотре дела осужденного сына. Через год она получила справку из Президиума Ярославского областного суда, в которой было сказано: «Постановление Особого Совещания при НКВД СССР от 27 октября 1936 г. в отношении Дзюба Дмитрия Николаевича отменено и дело прекращено за недоказанностью предъявленного обвинения».