После спектакля «Соло из оркестровой ямы» исполнитель главной роли пообщался с журналистами.
— Вы – профессиональный музыкант, у Вас шикарное музыкальное образование. И вдруг – театр. Как сложилось такое сотрудничество?
— Все началось с моего рождения. Я физически родился в театре «Современник». А вообще, сколько я себя помню, всегда был связан с театром. Когда мы еще жили в России, мне было 14-15 лет, я подменял своего педагога по тромбону. Можно сказать, что я жил там. И с тех пор я все время работал в театре, так или иначе. Даже музыкальные были у меня работы, но они тоже были в театре. Потом, когда я закончил консерваторию и уехал из Нью-Йорка, решил, что буду заниматься чем-то своим, развивать свои идеи и мысли. Первая работа, которую я получил, — это написать музыку к спектаклям в Швеции. И я стал этим заниматься. Я писал музыку, я ее сам исполнял, и очень часто у меня там были роли. Первая большая такая работа – Гадкий утёнок, по сказке Ганса Кристиана Андерсена на праздновании его 200-летия в Королевской опере в Копенгагене. Специально для меня была сделана сцена, на 12 минут. Я начинал играть на мундштуке, потом все это менялось, я стал собирать тромбон, добавлялась электроника, играл симфонический оркестр. Потом я сделал «Гамлета», также с большим симфоническим оркестром, в России он игрался в Новосибирске. Я его играл даже в замке Гамлета, в Эльсиноре, чем до сих пор очень сильно горжусь. И после этого драма и музыка всегда шли вместе, руку в руку. И в зависимости от спектакля, от того, что мы делаем – больше акцент.
— А почему именно тромбон? Как Вы выбрали этот музыкальный инструмент?
— Тромбон выбрал меня. Я учился в Хоровой капелле мальчиков в Москве, а мой друг занимался тромбоном. И однажды я его в коридоре попросил – дай дунуть. И я дунул. И присосался! А мимо проходил педагог. Он удивился и позвал меня в класс. Я зашел, а он сказал – это тромбонист от Бога. Он это сказал, а у меня в голове сразу поселилась мысль – теперь я знаю, чем буду заниматься всю оставшуюся жизнь. Это все произошло в течение получаса.
— Вы профессиональный музыкант. А представленный спектакль – это, хулиганство, если хотите, дружеский стёб над оперой. Как так оно получилось?
— Я вам честно скажу – я абсолютно не стебусь над оперой. Вообще никак, я очень люблю оперу. Вот сейчас в машине мы слушаем только Пуччини. Дело не в этом. Если я и стебусь, то не над оперой, а над содержанием. Потому что на самом деле его никто не знает. Никто не знает никаких имен, о чем там речь, все ждут вот эту арию, которую когда-то где-то слышали. И я это взял за основу и юмор нахожу в этом. Но не над самой оперой. Это прекрасная музыка, прекрасные музыканты. Я здесь рассказывал свою историю, свой переломный момент.
— Это автобиографический спектакль?
— Во многом да.
— В спектакле вторую главную роль играет тромбон. Как Вы со своей позиции оцениваете – кто главнее тромбон или Вы?
— Я очень люблю этот инструмент. Я уже столько лет на нем играю, и он нравится мне все больше и больше. Поэтому и стараюсь использовать его максимально. Мне трудно сказать – кто главнее. Я думаю, что мы параллельны. Это всегда второе главное лицо.
— Ваши впечатления о фестивале, городе и общей атмосфере?
— Вы знаете, мне очень понравилось в Кинешме. Когда я жил в России, то практически не выезжал за Садовое кольцо. Поэтому сейчас я стараюсь приезжать в Россию как можно чаще, потому что мне просто интересно посмотреть – что это за страна. Кинешма – очень приятный город. Кстати, я очень долго работал на севере Швеции и для себя сейчас провожу параллель. Вот есть северные города и люди, которые живут на севере, и у них у всех есть общая ментальность, будь то Канада, Норвегия, Швеция или Россия. Есть у этих людей что-то глубоко настоящее. И вот в Кинешме я это еще раз почувствовал.