Часто люди слишком высокого мнения о себе, а Сергей Воробьёв с юности старался занижать планку самомнения. Не ругайте его за это, он и без ваших упрёков наказал себя.
Возможно, что Сергей не запустил бы себя до такой степени, но ещё в школе он начал писать стихи. Других детей тогда отучали не курить, не пить вино, а его отдельно следовало отучать, чтобы не писал стихов.
В стихах Сергей упражнялся в самобичевании. Твердил в них, что он уродлив, бездарен и труслив, а поэтому не достоин счастья с Аней, Светой, Мариной, Натальей и Дашей. Вернее, сначала стихи посвящались Ане, затем Марине и так далее вплоть до Даши.
Соответственно, сначала Аня отвергала ухаживания Сергея, затем Марина и так далее вплоть до Даши. Они одна за другой предпочитали Сергею других мальчишек. Боксёров, лыжников и даже убеждённых бездельников, лишь бы не Сергея.
Нельзя сказать, чтобы Сергей не грустил из-за этого. Ещё как грустил. Если бы его грусть имела способность к материализации, то он затопил бы ею улицы, подвалы домов и огороды садоводов. Погибли бы посевы моркови, картошки, редиса и прочих корнеплодов. Садоводы взяли бы лопаты и тяпки и пошли бы искать вредоносного человека.
Поэтому хорошо, что эмоции оставались при Сергее, и он вредил ими только себе одному. Вредил день за днём, год за годом, пока не минула школьная пора, за ней пора студенческая и пока Сергею не исполнилось тридцать пять лет. Тут-то мир для него не просто перевернулся, а вывернулся наизнанку.
Как-то он сидел за домашним компьютером и смотрел документальный фильм о том, что в древности люди умели летать, отталкиваясь от невидимого эфира. В это время компьютерные колонки издали нежный перезвон, который сигнализировал о личном сообщении в социальных сетях.
Сергей свернул видеоокошко, заглянул в мессенжер и оцепенел. Ему писала Даша…
«Привет, Серёж! Помнишь меня? Мы с тобой учились в десятом и одиннадцатом. Может быть, и не помнишь. А я помню. Нашла у себя в старых вещах твои письма ко мне. Тридцать штук! Некоторые из них занимают целые тетради. И всё в стихах! Я уже неделю перечитываю и плачу. Мне приятно и больно…»
У Сергея закружилась голова.
«Особенно меня впечатлила поэма на ста страницах. Я бы ни за что не догадалась бы срифмовать «Дарью» с «пираньей»! Какая же я была бестолковая в то время. Помню, что читала и смеялась над тобой. А ты помнишь, как тебя Славик поймал после школы, избил и извалял в луже? Это я его попросила. Представляешь, как я ошибалась насчёт тебя? Только сейчас начинаю понимать, как своё же счастье втаптывала в грязь…»
Голова кружилась всё сильнее.
«Не знаю, слышал ли ты, но за того Славика я потом вышла замуж. Мы прожили четыре года и разошлись. Потом я выходила замуж ещё два раза, но опять неудачно. Сейчас понимаю, что искала среди тех, кто вообще непригоден для меня. Понимаю, что искала я другого. Можешь, не верить, но я уже год не могу смотреть на других мужчин и думать о них. Сейчас мои слёзы, капают на тетрадные страницы с твоими стихами и… Прости, мне трудно писать. Я, конечно, не наделена таким даром, как ты, но не в этом дело. Мне трудно писать, потому что я волнуюсь…»
Опомнился Сергей лишь после того, как Дарья стала его женой. Или даже не так. Опомнился он, когда жена начала высказывать ему недовольство из-за новых стихов. Особенно её огорчило произведение, в котором он расписал о том, что кожные покровы у людей меняются каждый год, а это значит, что у него, у Сергея, есть женщина, которой не касался ни один другой, кроме него, мужчина.
- Ты на что намекаешь? – лютовала Дарья. – На то, что раньше я ходила по рукам?
Но худшим ударом стало для Сергея открытие, которое он совершил, приехав однажды с работы на час раньше обычного. У подъезда стоял незнакомый внедорожник, припаркованный посреди дороги таким образом, чтобы жильцы сразу бы уяснили – здесь варвар-завоеватель!
Отсидевшись с полчаса за рулём своего великовозрастного «Фольсвагена», Сергей дождался, когда из подъезда выйдет хозяин внедорожника. Им оказался наголо бритый исполин с рыжей боцманской бородкой. Ударь такого рельсом, и он лишь поёжится, как от озноба. Такого надо переезжать асфальтоукладчиком или ронять на него башенный кран.
На следующий день Сергей снова приехал раньше времени и снова увидел тот же внедорожник. Потом из подъезда вышел тот же исполин.
При виде его у Сергея остыли ладони и ступни, а сердце спряталось где-то под желудком. Оттуда оно выстукивало азбукой Морзе послание: «Сиди, Сергей, пожалуйста, и не выходи. Если ты выйдешь, то принесёшь себя в ненужную никому жертву. Сиди! Перебори в себе ревность, чтобы потом украсить её осколками новые стихи. Сиди!»
На третий день Сергей уже не мог сидеть и смотреть. Увидев наглый внедорожник у своего подъезда, он не стал глушить мотор и топнул на педаль газа.
Пришлось разбить нос о собственный роль, но вид крови только приободрил. Сергей сдал назад и снова топнул на газ. Потом снова сдал и снова топнул. И так ещё несколько раз, пока не выскочил исполин и не вытащил его из-за руля.
Вечером Дарья бранила его:
- Ты хотя бы у меня спросил, я бы сказала, что он не ко мне ходил, а к соседке. Он ей братом приходится. Приехал недавно из Питера. А машина у него по доверенности. Не его машина. Теперь тебе придётся выплачивать ущерб совершенно безвинному человеку.
- Да знаю я, - отмахивался Сергей. – Мне в полиции всё объяснили.
У него болели нос и рёбра. Исполин бросал его о землю, как игрушечного.
(Имена и фамилии изменены)
Загрузка ...
